- Позже, возможно позже, - мягко говорил приятный женский голос, принадлежавший владелице театра. По ту сторону двери за тело Робин велось нешуточное сражение.
Ее пригласили уже на четыре вечера, которым предстояло перетечь в ночь с азартными играми, вином и бессмысленными разговорами. Ближе к трем часам ее попросят спеть, ближе к четырем — прочитать монолог из сегодняшней пьесы, а к пяти она уже не сможет скрыть презрения и наконец-то разобьет бокал о чью-нибудь пустую голову. Конечно же она не считала, что все люди — одинаковые. Считать так было не то что бы глупо, но просто опасно.
Описывать эту гримерку нет смысла — Роберта не имеет к ней никакого отношения, кроме того, что находится в ней в данный момент. После же от ее присутствия не останется и следа. Пташка отошла от двери, к которой мгновение назад прислонялась мокрой спиной, и пошла в сторону ширмы, на ходу расстегивая тяжелое бархатное платье. Когда она оказалась за расписным экраном, то принялась стягивать с себя удушающую ткань, украшенную медной вышивкой. Кожа Робин была покрыта тонким слоем пота, причем относилось это не только к скрытым тканью частям, но и стопам и даже мизинцам на руках. Необычная магия с трудом приживалась в этом отлаженном механизме, и ей требовалось много воды. Оставшись в одних чулках, Бобби стянула с ширмы бежевую шелковую сорочку и надела ее через голову. Невесомая материя мгновенно прилипла к телу, но все же теперь было не так жарко. Женщина вышла из-за ширмы и подошла к голубой оттоманке, на которой ее ждал любимый темно-фиолетовый халат из того же материала, что и сорочка. Она накинула его на плечи и бережно завязала на талии пояс. Взгляд ее задержался на среднем пальце левой руки. На мгновение ей показалось, что она все еще там. Но это было невозможно. Робин закрыла глаза и снова открыла их. Кожа на руках была безупречно чиста. Женщина улыбнулась и повернулась к зеркалу, чтобы взглянуть на себя.
Халат не почти полностью скрывает ноги, но оставляет открытой область груди и шею, тяжелые золотые серьги бросают блики на и без того сияющее лицо, медные тени цепко держатся на веках, темно-бордовая помада немного смазалась, но в этом была своя привлекательность.
Робин подошла к столу, за которым тремя часами раньше наносила макияж, и села на пуфик, придерживая полы халата. В поисках платков Пташка опустила взгляд на поверхность стола. Прямо перед ней лежал темно-серый конверт. Женщина взяла послание и повертела его в руках в поисках какой-либо надписи. Пергамент был очень дорогим, это женщина поняла сразу же, но похоже, что автор решил не писать, кому предназначается это письмо. А Робин не могла открыть письмо, на котором не было ее имени. Просто потому, что Пташка никогда не читала чужие письма.
Конверт отправился на край стола, а Бобби взяла тонкий платок и начала собирать им влагу с пока что молодого лица.
Дверь находилась сразу же напротив зеркала. Женщина увидела бы каждого, кто вошел.
Кто осмелился войти.

Характерного скрипа не было, и лишь четкость и громкость разговоров, что велись вне этого небольшого пространства, подсказали Робин, что дверь открыли. Она перевела взгляд с отражения своей щеки на отражение гостя, впускавшего себя в гримерку. Бобби едва заметно улыбнулась этому отражению, и продолжила протирать лицо платком.
На нее пахнуло свежестью недавно убитых цветов и женщина с удовольствием вдохнула тонкий аромат, так что грудь ее приподнялась выше, чем при обычном вдохе. На ней тоже были капли пота. Пташка понимала, что продолжает гореть даже вне сцены.
- Не думай усыпить мою бдительность лестным комплиментом, - шутливо проговорила Робин, глядя в глаза отражению хорошего знакомого, - Я вполне могу на тебя сердиться, - ладонь Пташки положила платок на стол, а затем потянулась к письму. Женщина постучала по плотной поверхности аккуратно подточенным коготком, - Как ты мог подумать, что я способна читать чужие письма? - по ее тону невозможно было понять, говорит она серьезно или шутит, но улыбка все также оставалась на губах. А затем женщина всем телом повернулась к владельцу отражения и уже посмотрела в глаза ему — снизу вверх, так что она едва ли видела тени, которые отбрасывали ресницы мужчины, - Но что еще больше сердит меня, - начала она тихо, - так это твое «найдется ли у меня время», - улыбка стала чуть шире, интонация пошла вверх, - Ты же прекрасно знаешь, что я не только найду для тебя время, но и считаю вполне естественным, что ты зайдешь ко мне после спектакля.
Говорить Александриту, что она заметила его еще в первой сцене первого акта, было также необязательно, как и говорить, что ей приятно его общество. Это все было настолько само собой разумеющееся, что тратить дыхание на подобные пустяки было бессмысленно.
Загорелая ладонь переместилась на одну из хризантем и, оторвав взгляд от Санда, Бобби обвела взглядом небольшую комнату. Ваза, уже наполненная водой, соседствовала с блюдом с фруктами, бутылками с вином и парой бокалов. Ладонью обхватив основание букета, Пташка быстро встала, задев мужчину лишь рукавом своего халата и прошла к круглому лакированному белому столику, где принялась бережно опускать в воду цветы один за другим.
- Ваши земные цветы пахнут лучше, чем какие-либо в галактике... - проговорила Робин так, чтобы мужчина мог услышать, -  Как думаешь, почему? - спросила она, глядя на Александрита, и чуть склонив при этом голову к левому плечу.
Ей не очень нравилось, когда мужчины вот так склонялись над ней, и любого другого она бы уже давно попросила убраться, но для этого лорда она всегда делала исключение. К тому же, у него не было дурной привычки целовать ей руки. Но что больше всего нравилось Пташке в этом землянине, так это то, что она не видела его насквозь. То есть, конечно же она видела его чувства по отношению к себе, но вот прочитать в его глазах то, что так легко читалось в глазах остальных мужчин (а иногда даже женщин) ей пока еще ни разу не удалось.
Может, поэтому она так любила быть с ним. Редко с кем можно было хоть немного ослабить охрану.

Робин рассмеялась чуть громче обычного, когда ей был предложен столь двусмысленный комплимент. Она редко сдерживала свой переливчатый смех, и, когда веселость полностью захватывала ее, можно было заметить на загорелой левой щеке маленькую ямочку. 
«Вряд ли кто-то заметил. Но я ведь знаю,» упрекнула она себя за недавнюю ошибку.
Подушечки тонких, но не очень длинных пальцев еще раз приласкали бутоны цветов и наконец оставили их в покое. Никакого похоронного савана, никаких ритуальных плясок, разве что свет свечей вызывает необходимые для обряда тени. Но это пустое, об этом не сейчас.
«Ее там больше нет,» подумала Бобби, выходя из своего укрытия и остановившись перед бутылками с вином. Обычно на роль угощения она всегда выбирала белое и сухое — редко какой мужчина любил сладкое вино, - было что-то спасительное в его ласковом цвете послеполуденного солнца, что-то сдерживающее. Но Пташка любила, чтобы цвет вина был схож с цветом подаренного букета, а сегодня это были алые гвоздики.
И зачем только это? Почему не каллы? Неужели ее нежной привязанности недостаточно? Неужели он хочет попасть в кажущийся прозрачным водоворот ее глаз? Глупый! Глупый...
Красная жидкость (судя по словам дарителя, вино было полусладким с ярко выраженным ежевичным вкусом, хотя Бобби едва представляла как такое может быть) с характерным звуком ударилась о дно бокала, пока женщина уверенно и твердо держала наклоненную бутылку правой рукой, так что можно было видеть сеточку голубых вен на тыльной стороне ладони. Похожим образом она наполнила второй бокал и, вернув сосуд на прежнее место, взяла оба бокала за ножки, так что ногти с глухим стуком коснулись холодного стекла. Отказывать даме разделить с ней первую пробу нового вина? Вряд ли этот статный офицер позволит себе такую грубость, пусть трезвость ума будет ему сейчас очень кстати.
Далеко ходить не пришлось — гость был так близко, что женщине нужно было лишь развернуться и протянуть бокал. Что она и сделала, приветливо улыбаясь. А вместе с вином она дала мужчине ответ на его скромный и тактичный вопрос:
- Совсем ненадолго. Проведу здесь ночь, посмотрю на восход и двинусь обратно в свой театр — у нас новые пьеса и режиссер, и прийти с опозданием на первую репетицию будет крайне невежливо, не считаешь? - закончила она вопросом, чуть склонив голову к левому плечу.
Неправильных ответов на ее вопросы не существовало. Лишь глупые или пустые ответы оскорбляли ее слух. Но Санду сейчас было позволено ответить как угодно, лишь молчание могло оставить Пташку недовольной. Что бы он сейчас не сказал...
Она не остановит его. Не сможет остановить. Потому что не хочет останавливать.

Отредактировано Robin Creek (2010-02-27 08:50:18)

попробуйте кофе в постель)

Вино ласково щипало язычок актрисы и приятно обволакивало небо. Бобби даже прикрыла глаза, так что ресницы едва не коснулись приподнятых в улыбке щек.
- Там, откуда я родом, нет кошек. Да и мышей тоже нет, - сказала женщина, глядя из-под тяжелых век. Ее глаза и щеки продолжали гореть, тогда как тело уже почти остыло в прохладе комнаты, - Может, поэтому я и уехала с родины, - тут она не лгала. Мыши и кошки были привезенными животными, но довольно редкими.
«Звезда?» в чем-то он был прав. Все актеры, танцоры, музыканты и просто люди сцены в каком-то смысле являются звездами. Они горячи, как ядра этих небесных тел. От них волнами исходит жар, обжигающий и ласкающий несчастных, оказавшихся рядом. Нечто невероятное. «Хватит, возьми себя в руки,» пожурила себя актриса, и вновь сосредоточила все внимание на своем госте.
- Фурор? Ты так уверен в таланте нашего режиссера? В том, что пьеса, кем бы она не была написана и о чем бы в ней не шла речь, будет достойна твоего внимания? - вопросы были заданы лениво и спокойно. Пташка позволила себе опуститься на один из стульев, стоявший недалеко от мужчины. Теперь ей пришлось еще больше закинуть голову, чтобы смотреть Санду в глаза, - Или же ты всерьез считаешь, что моего таланта хватит, чтобы скрыть все возможные погрешности тех, с кем я работаю?.. - это было произнесено все с той же медовой интонацией, но любой внимательный слушатель распознал бы в ней легкую угрозу — так гурман всегда знает, насколько свеж и натурален мед, которым его угощают. Оставалось только выяснить, насколько Александрит подходил на роль гурмана. Разбирался ли в том, с каких цветов было собрано лакомство, где обитали пчелы, трудившиеся над его получением, что это был за месяц и какая тогда стояла погода.
Невежеству можно преподнести самый лучший на свете дар, но сможет ли это невежество распознать его? Есть ли смысл в этом подношении, или стоит оставить его для того, кто оценит вкус и аромат? Кто будет чувствовать всю сладость и горечь золотой ласки?
- Впрочем, я могу прислать тебе приглашение на премьеру, если ты сможешь выкроить для нас время... О том, чтобы это было лучшее место в зале, я позабочусь.
Взгляд ее холодных глаз внимательно следил за выражением лица мужчины. Губами, уголками глаз, бровями... Она так и не полюбила скульптуру. Но отсутствие любви никогда не мешало ценить красоту.

Ее обоняние чувствовало нотки алкоголя в дыхании мужчины. Теперь она знала, каковы на вкус будут его губы и что такого таят в себе изваяния.
«Давным-давно, когда светила еще не были охвачены гневом, по ту сторону змеиного хребта в городе близ венустосовой долины жили властелины камня. В руках их была сила, данная великой Аваной — из прохладных тогда глыб высекали они сады, тварей, доселе невиданных, и дев с лицами, как только распустившиеся аванилисы. Гости с других планет дивились таланту мастеров и умоляли позволить им взять с собой хоть одно творение. Но непреклонны были творцы и их господин. «Не понять вам, чужеземцам, что невозможно оторвать дочерей Аваны от земли, взрастившей их, пусть дочери эти — скал и гор, а не матерей и отцов. В сердцах запечатлите образы дев и ступайте с миром.» Чужеземцы слушали и с печалью в сердце покидали чарующий город. И длилось так тысячи лет, пока дочь творца Укулора не увидала однажды через резные ширмы дворцовых покоев статного чужеземца, с кожей белой как аванилис...»
- Иными словами, - тихо начала женщина, глядя на солнечную поверхность напитка, - В театр ты ходишь лишь ради меня... - на секунду взгляд ее глаз стал лишь матовым витражом, за которым не было видно ничего. Проще говоря, он стал стеклянным. Но она быстро взяла себя в руки, едва слышно вдохнула и продолжила, - Внимание, которое кажется тебе настойчивым, право остановить тебя... - Пташка повернулась на стуле, так что теперь ее поясница упиралась в богато украшенный подлокотник, а тонкая ладонь легла на высокую спинку, - Что с тобой? - спросила она, внимательно глядя в лицо Санда, стараясь поймать его взгляд. Голос ее стал серьезным и в нем отчетливо слышалась тревога, - Где та прямота и откровенность, с которой ты всегда говоришь? Скажи мне... - ладонь, покоившаяся на спинке стула хотела было сорваться с нее и коснуться одежды мужчины — но остановилась на полпути и, задержавшись в воздухе на мгновение, вернулась на прежнее место. Женщина понимала, что происходит. Во всяком случае ей казалось, что понимала.
Но губам его все еще не хватало того вкуса.

Как-то в детстве она чуть не свалилась в подземную реку. Над ней находился сад, и архитекторы сделали отверстие в полу, чтобы свет отражался от воды и на потолке купола появлялись необычные узоры. В целях безопасности его окружили невысоким кольцом резной ограды. Бобби тогда гуляла по саду со своими сверстниками. Увидела фиолетовую бабочку с розовыми пятнами на крыльях, и ей нестерпимо захотелось поглядеть на нее вблизи и даже потрогать. Хрупкое существо тогда как раз подлетело к бассейну, в котором бурлил стремительный поток, и девочка побежала за ним, схватилась ладошкой за парапет и резко подалась вперед, выставив правую руку. Все так и ахнули — сорваться и упасть мог любой. Пальчики Бобби лишь коснулись нежных крыльев бабочки, и та улетела прочь, оставив на память после себя немного пыльцы. Поднялся страшный скандал, малышка, еще не испившая молока, едва не погибла! Отверстие закрыли резной крышкой, так что теперь в сад постоянно попадали капли воды, ударявшиеся о камень.
Робин с детства умела держать равновесие. В этом и заключался ее истинный талант.
Теперь женщина, продолжая глядеть в лицо статному красавцу, гадала, ступить ли ей на туго натянутый канат? В конце концов, она ведь не циркачка — слишком слаба для этого. Но все же, она была достаточно сильна для жестокого актерского ремесла. И, как актриса, она против своей воли приносила людям много страданий. Особенно мужчинам. Но сейчас другим мужчинам было нечего бояться, их ограниченность и беспочвенная гордость надежно защищали от ее цепких пальчиков, а вот Санд был в опасности.
Мгновение, и решение было принято.
Пташка, чуть крепче сжав бокал, чтобы не расплескать ароматную золотую жидкость, и, опираясь свободной ладонью на спинку стула, легко поднялась на нем. Шелк ласково шелестел при этом, будто бы исполняя роль музыканта, сопровождающего танец. Так, без особого труда, она стала немногим выше мужчины. Актриса неодобрительно цокнула, покачала головой, и, все той же свободной ладонью, коснулась лба еще молодого мужчины. Он действительно был немного горячим, и виноваты в этом были нервное возбуждение и тяжелая духота, овладевшая комнатой. И, все же, женщине показалось, что она чувствует крошечные капельки пота под кончиками своих пальцев.
- Я могу поверить в то, что ты болен, - она отвела взгляд и убрала ладонь, обхватив рукой свою талию, - Но поверить в то, что ты тяжело болен я не могу, - она снова взглянула на него, - Тогда мне придется оставить сцену и ни на мгновение не отходить от твоей постели, чтобы ухаживать за тобой. Но без сцены я умру, зато спасу тебя ценой собственной жизни, потому что ты настолько дорог мне. В эту секунду ты — самый близкий мне человек, - тихо произнесла Бобби почти без всякого выражения в голосе, с таким трудом дались ей эти слова.
Эта притворщица, эта лгунья, для которой правда была сродни деликатесу из отдаленных уголков Галактики, сейчас произнесла своими чуть липкими губами именно правду. Дурманящую и невероятную правду. В такую поверить сложнее всего, и немногим дано понять ее истинную ценность.
Санд сейчас мог сделать три вещи. Первая бы разочаровала Робин, вторая — рассердила (хотя актриса, конечно же, не подала бы виду), а третья позволила бы изменить эти дружеские отношения между звездой и одним из ее верных поклонников в иные, куда более изысканные и изощренные.
«Ну же, я даю тебе невиданный шанс. Воспользуешься им или же позволишь пропасть втуне?» думала женщина, остановив взгляд на правой щеке дорогого гостя.

Бобби уже давно не заглядывала в свою душу, иначе бы сейчас она знала, что чувствует.
- Ты странный, - тихо отозвалась женщина, разглядывая ногти на руках. Он не врал. Болен. Губы — как пламя, - говоришь, что хочешь стать еще ближе, а сам отстраняешься, будто от удара, - Пташка лукавила. Ей действительно показалось, что Санд так отреагировал именно на боль, но какую и откуда? На Земле не было врагов. Или же... - Или же этого целомудренного поцелуя было достаточно для твоего излечения?
Она не знала, звенел ее голос или нет, что слышал мужчина в этом голосе и что вообще в нем можно было услышать. Актриса утратила свою власть над этим инструментом.
Она осторожно спустилась со стула и отошла к туалетному столику, поправляя на ходу волосы. Его ладонь была нежной но сильной. Совсем как она любит. Женщина сняла тяжелые серьги и положила их на гладкую поверхность. Затем взяла салфетку и, смочив ее в специальной жидкости, осторожными движениями стерла яркие тени. Установившаяся тишина нравилась ей. Говорила об интимности. От помады уже почти ничего не осталось, и Бобби аккуратно сложила использованную салфетку. Избавиться от нее она всегда сможет после.
Пташка повернулась спином к зеркалу, лицом к мужчине. Теперь перед ним была немного другая Робин, такая, какой ее редко видели. Лицо стало гораздо более детским и едва ли не беззащитным, но вот светлые, почти прозрачные, глаза моментально приковывали к себе внимание. А это и было нужно сейчас.
- Не думай, что я насмехаюсь над тобой, - произнесла она, улыбнувшись, - И ты ни капли меня не обидел, но... - женщина опустила голову и стала глядеть на пальчики ножек, спрятанные под тканью чулок. Говорить она стала чуть громче, чтобы мужчина не напрягал слух, - Ты и представить себе не можешь, сколько раз я слышала подобные речи. Чего мне стоило подпустить к себе мужчину, который казался мне достойным, которому я постепенно научилась доверять... - Он ведь хотел быть ближе. Робин и предоставляла ему эту уникальную возможность. Только остальное еще нужно было заслужить. - ...а затем превратиться из объекта его восхищения в объект его украшения — яркую безделушку, которая идеально подойдет к алмазным запонкам и роскошным поместьям на самых блестящих планетах этой системы. А затем — расставание, без слез и скандалов — меня просто стараются сбыть, после того, как театральный сезон окончен. И я каждый раз остаюсь в еще большем одиночестве, чем до этих так называемых «отношений»... - если бы она могла почувствовать заранее, что сейчас произойдет, то наверняка так бы и сделала. Но она не смогла. Ее тело, привыкшее подчиняться, сейчас тихонько плакало. Одна слезинка скатилась с ресниц и, оставляя едва заметный след, скатилась по ткани халата. Пташка быстро смахнула слезы и, подняв голову, с улыбкой посмотрела на Санда, - Прости, ты не должен все это выслушивать... Я просто...
«Просто — что? Наконец-то сошла с ума? Причем не по своей воле»
- Прости, - снова пробормотала она и отошла от зеркала, стопы — по одной линии, ладони рядом с бедрами, - ты ведь не причастен к этому, ты ведь не желаешь мне зла, ты ведь не бросишь меня, когда тебе надоест играться со мной? - она снова была рядом с мужчиной. Ее ладонь снова коснулась его лица, теперь она лежала на его щеке, - Но это всего лишь слова, Санд, тебе придется помочь мне поверить в них...
«А заодно и поделиться со мной своими секретами. От тебя так и несет ими. Как и от меня. Интересно, чьи — страшнее?..»
Она улыбнулась красивому мужчине. Никто уже не сожрет их. Свобода.

Робин чувствовала, как внутри нее, медленно, но с большой силой разгорается пламя. Беспощадное белоснежное пламя.
«Правда?»
- В чем? - тихо спросила она, глядя в глаза Санду, - В чем ты — не первый? Задав свой вопрос? она свободной от его пальцев ладонью провела по его правому плечу, с которого, наверняка, так часто спускались аксельбанты из дорогих нитей. Военные, воины, кровопийцы... Загорелая ладонь медленно спустилась к локтю, будто стараясь усыпить бдительность его владельца, а затем, резко перехватив руку чуть выше сгиба, отвела ее из-за спины мужчины с неожиданной силой. Бобби давно уже научилась тренировать мышцы, не наращивая при этом мышечную массу, которая так не идет хрупким и беззащитным птичкам. Ее взгляд тут же переметнулся на кулак мужчины. К ладони прилила кровь, кожа будто бы натянулась... Такое ощущение, что на нее уронили что-то невероятно тяжелое. Но он все это время был с ней, поэтому...
- Если ты и в правду хочешь быть со мной, - тихо произнесла женщина, - то я дам тебе такой шанс. Но ты должен понимать, что быть со мной так, как тебе того хочется, значит знать мои тайны. А взамен на мои тайны я жду того же от тебя... - все также тихо добавила она.
А затем ей почему-то нестерпимо захотелось коснуться губами его горячей кожи, которую когда-то страстно ласкали губы других женщин, по которой с любовью проводили их нежные пальчики и которые утопали в реках чьих-то волос. Но этот поцелуй наверняка причинит ему боль.
«Или удовольствие?» подумала Пташка, прикрыв глаза чуть влажными от недавних слез ресницами.
- Не сейчас. Сейчас это совершенно не обязательно, и сейчас тебе нужна помощь другого лекаря, гораздо более талантливого, чем я. Все, что нужно — твое согласие.  Она подняла голову и снова посмотрела в лицо мужчине. Ей удалось подавить свой порыв.
Сделать больно друг другу они успеют всегда.

«Тебе уже никто не позволит...» вяло прокатились тяжелые слова в голове женщины. На мгновение она увидела длинные черные тени, сомкнувшиеся за спиной мужчины.
Попался.
А в висках с силой стучала кровь. Она еще не встречала такого человека — такого же безумца, что был бы под стать ей. Да к тому же такого безумца, который осмелился влюбиться в нее.
- Сумасшедший, - тихо-тихо прошептала она, прикрыв глаза веером уже почти высохших ресниц. - И жестокий, - уже громче произнесли манящие губы. Ладонь на ткани платка осторожно погладила тонкую поверхность. Наверное, он хотел, чтобы она сняла его. А под ним — его страшная тайна, которая, кажется, должна была навсегда отвратить Пташку от него. Бобби перевела взгляд с платка на ладонь мужчины, теперь раскрытую. Ее, как и большинство женщин, не пугал ни вид крови, ни изуродованной кожи ни даже обнаженных тканей. Она лишь почувствовала беспокойство — в таком месте, как театральная гримерка, легко было занести в открытую рану какую-нибудь инфекцию. А если будет воспаление? Нет, с игрушками пора кончать. Но не грубо — ей и так казалось, что он дрожит. Единственно, что неясно от чего. Она вновь перевела взгляд сейчас мутно-голубых глаз на платок на сильной шее. Указательный и средний пальцы забрались под ткань и прижались к на удивление мягкой коже. Она почувствовала как в венах у Санда бежит кровь. Быстрее, чем у любого мужчины, которого она когда-либо касалась вот так. А затем ее ладонь как птичка переметнулась на затылок мужчины и потянула его вниз — ласково, но настойчиво. И он послушно склонил голову. Женщина привстала на цыпочки, вытянула шею, и ее губы мягко коснулись легкой ткани. Она задержалась так на несколько секунд, а потом еще немного наклонила шею мужчины, и поцеловала гладко выбритую кожу рядом с мочкой уха. Отстранилась и слабо улыбнулась. - Этого достаточно. По той простой причине, что я не смогу поделиться с тобой тайной такой же важности. Сейчас — не смогу, - она убрала ладонь с его шеи и потянула Санда к пуфику у столика — в самую светлую часть комнаты. Кивком головы она указала ему сесть на него, а сама на несколько секунд исчезла за ширмой. Когда она вновь появилась, в руках у нее был ящичек, обитый темно-зеленой тканью, похожей на бархат. Бобби опустилась на колени рядом с мужчиной, и, осторожно взяв его раненую ладонь, сказала, - Надеюсь, что другого ответа тебе не будет нужно... И ты не сочтешь меня слишком доступной и легкомысленной женщиной, - добавила она с улыбкой, подняв голову и заглянув в лицо мужчине. - Но я обещаю, что ты получишь взамен этой тайны другую — мою, столь же ценную, тебе лишь нужно задать интересующий тебя вопрос, и я честно на него отвечу. Вот только... - она опустила взгляд и занялась запонкой на манжете его рубашки, - не на все вопросы я могу ответить сейчас... Нужно время... Скажем, три года. - она вытащила драгоценность и осторожно закатала рукав рубашки — до локтя. - Если за три года ты не разлюбишь меня, и мои тайны не отвратят тебя, то тогда, обещаю, я стану твоей. Поверь, мне будет все равно, стану я твоей любовницей или же, что было бы забавно, законной женой, главное, что я вверю тебе свою жизнь и даже больше. А взамен получу твою...
«...твое сильное тело, твое сердце, твой разум и душу, твои проклятия, твою темноту — все. Все, что есть у тебя, все, что доставалось тебе — легко или же с трудом. Страдания, радости, красоту и уродство. Все, что ты можешь предложить жадности во мне...»
- Но ты еще можешь отказаться. Я умею хранить чужие тайны, будь покоен. У тебя еще есть время принять решение, не торопись... - правой ладонью она открыла ящичек и свет выхватил из его темного нутра разнообразные мешочки, скляночки и баночки из мутного серого стекла, так что трудно было определить, какого цвета были жидкости, мази и прочие «лекарства» в них. Никаких надписей не было. Если бы кто-то кроме хозяйки попытался воспользоваться этой «аптечкой», исход был бы не самым лучшим. - Эту рану можно залечить магическими средствами? - серьезно спросила женщина, вновь заглянув в глаза мужчине. Ее бы ни капли не обидело, если бы он сперва ответил на этот вопрос, а потом уже перешел к другим... Но она не была уверена, что он умеет читать мысли, - Твоя рана меня беспокоит. Так что давай я займусь ей, а ты, по возможности, ответишь на мои другие вопросы, хорошо? - правая ладонь вновь оказалась у лица мужчины, осторожно коснулась его щеки, а затем снова вернулась к аптечке.
Во взгляде Пташки не было ни тени страхов или же упреков. Только ожидание и чуточку волнения.