*

Деррек толком не помнил, как ушел из камеры своей дорогой подруги, оставив Рэй наедине с ее тяжелым, богохульным "да". После этого "да" Епископ уже не смог произнести ни слова, немного потерянно помявшись рядом с молчаливой девушкой, а потом так же неловко, пару раз споткнувшись в дорожной хламиде, вышел, закрыв за собой тяжелую дверь.
Брат Александр оказался неожиданно близко. Намного ближе, чем того хотел бы Дер и теперь мальчишка шел впереди, провожая Епископа к выделенной специально для него келье, продолжая что-то говорил. Юноша почти не слышал его, пребывая в глубине своих тяжелых мыслей, но иногда его сознание словно бы всплывало из темного, холодного омыта горьких дум и до Епископа долетали клочки отдельных фраз. Например: "...едьм и не отличишь, вроде живет себе девка...", или "...за служение свое черное горит. И на душе легче становится...", или же "...не подозревали, а я давно знал, что ведьма, еще когда меня вечерком от своего порога погнала, хотя...". Деррек не знал, волею случая ли он заставал именно такие слова монаха или каждое слово этого недалекого деревенского юнца было настолько мерзкое, но в какой-то момент юноша понял, что если брат Александр не замолчит, путь их закончится невероятным скандалом - дракой Епископа с послушником. Благо и монах, кажется, почувствовав неладное и так и не найдя в высоком госте простого собеседника, наконец, замолк, продолжим путь в тишине.
Путь до кельи показался Епископу невероятно длинным, а кончился абсолютно внезапно у тяжелой, деревянной двери. Послушник попробовал было начать что-то объяснять, остановившись у двери, но Деррек только коротко кивнул ему, махнув рукой, отпуская. Противный, высокомерный жест, который юноша всегда не любил и даже презирал, но сейчас проще было опуститься до этого взмаха, чем найти в себе силы заговорить с этим деревенским монахом. Впрочем, сейчас Дер вообще не мог говорить вслух - все звуки остались там, в далекой глубине холодных казематов. У нее. Мысль о Рэйджине толкнула юношу в спину и он поспешил скрыться за дверью отведенной ему комнаты. Келья оказалась достаточно маленькой комнаткой с небольшим окошком, жесткой кроватью и кривоватым деревянным столом в паре с таким же стулом. В том, что это самые роскошные покои церкви Вудроуда сомневаться не приходилось. Только вот это совсем не интересовало юношу. Сейчас, пребывая в растрепанных чувствах, он ни мог ни о чем думать, ни о маленькой комнате, ни о давней подруге, обвиненной в ведьмовстве. Голова Епископа была неожиданно пуста, но никакой легкости это не приносило, одну только щемящую тоску. Измотанный и обессиленный, он опустился на кровать, прижавшись спиной к холодной каменной стене и не успел заметить, как провалился в тяжелый, мучительный, беспокойный сон без сновидений.
Разбудил Деррека стук в дверь. За маленьким окошком уже смеркалось и келья постепенно наполнялась вечерними тенями, неожиданно показавшемуся Епископу темными демонами, постепенно окружающими Его Святейшество, высасывая силы, а вместе с ними и душу. Таким ему и запомнится монастырь родного города - тяжелым местом, наполненным жадными тенями.
Стук в дверь повторился и юноша, с трудом поднявшись, наконец отозвался на чей-то призыв. На пороге оказался незнакомый ему монах, немногим старше давешнего Александра, но, почему-то, не производивший впечатление деревенского простачка, которым запомнился Деру давешний знакомец.
- Да прибудет с тобой Господь, сын мой. - опомнившись, приветственно кивнул Деррек, сам не заметив, как с губ сорвались давно заученные слова.
Послушник сложил руки, поклонившись.
- Благодарю, Ваше Святейшество. Отец Грегори приглашает Вас разделить с ним вечернюю трапезу.
- Да благословит Господь эту гостеприимную обитель, я с благодарностью принимаю его приглашения.
Послушник вновь поклонился и только сейчас Деррек обратил внимания, что он так и не пожелал представиться. Хотя имя незнакомого монаха было совсем не интересно Епископу, это, почему-то, не понравилось ему.
- Следуйте за мной, Ваше Святейшество.
И Деррек подчинился.

*

- Я полагаю, мальчик мой, ваш разговор тоже ни к чему не привел? - Отец  Грегори внимательно взглянул в лицо Епископа.
Они сидели в отдельной кельи, тускло освещенной несколькими свечами, а перед ними на небольшом столе располагались не слишком богатые яства провинциального монастыря - похлебка, черный хлеб, зелень и несколько кусков вяленого мяса, явно из личных запасов настоятеля. Сейчас компания Отца Грегори приносила намного меньше радости, чем утром и все-таки Деррек был рад разделить свою тоску хоть с кем-то. Тем более с тем, для кого Рэйджина была дорога не меньше и кому яркие костры публичных казней никогда не казались достойными молитв.       
В ответ на вопрос мужчины Дер только кинул.
- И тебе она отказала в покаяние?
Епископ вновь был вынужден кивнуть, украдкой болезненно прикусив губу.
- А... - Отец Грегори сделал паузу, словно не решаясь заговорить и это неожиданно сильно удивило юношу. - Она... Она тебе тоже пыталась объяснить, почему не хочет отречься? Пыталась?
Он помедлил. В его голове вновь прозвучали все те ужасные слова, но даже сейчас, спустя время, не глядя на Рэй, он все равно не нашелся бы, что ей возразить. И это пугало до сих пор.
- Можешь не говорить. - настоятель тяжело вздохнул. - Вижу, что говорила. На самом деле, Деррек... То есть... Понимаешь, я не верю в то, что она злая девочка, не верю, что она достойна смерти, пусть даже у нас и есть доказательства ведьмовства, но когда она говорит... понимаешь... Понимаешь, я начинаю всем сердцем считать ее ведьмой.... Нет, не смотри на меня так, мой мальчик, я вовсе не желаю ей смерти, но то, что она говорит... Мне нечего возразить ей и я понимаю, что пусть даже на одно мгновение, но она заставляет мое сердце, сердце старого настоятеля этого монастыря, сомневаться...
Последнее было сказано так тихо, что Дер даже не услышал - угадал. Угадал точно, безошибочно, потому что сам мог повторить все слово в слово. Слова Рэйджины заставляли Епискома на мгновение усомниться в столь многом,  что подругу детства в пору было бы считать слугой лукавого, посланного на землю, чтобы смущать умы служителей Господа.
- Отец Грегори, - Деррек сам не узнал своего голоса и не понял, что его напугало в нем больше - то, что он впервые услышал себя за всю трапезу или то, насколько неожиданно громким и спокойным он оказался. - боюсь, я не в силах как-то повлиять на нее, а без отречения мы не сможем даже отложить казнь. Весь монастырь знает, что ее вина доказана, а значит и каждому жителю Вудроуда известно об этом. Нам остается только молиться за ее заблудшую душу и устроить казнь.
Настоятель поднял глаза на юношу и долго, внимательно смотрел на него. Так долго, что, казалось, проходили часы и так внимательно, что под этим взглядом было почти невозможно дышать. Наконец старик улыбнулся со странной смесью гордости и тоски.
- Ты стал достойным епископом, Деррок. И ответственным человеком, я счастлив, что увидел тебя таким. И если уж у нашего города пока есть ты, позволь мне пару дней побыть слабым, дряхлым стариком. Мальчик мой, позволь мне сложить на твои юные плечи весь тяжкий груз этой казни, а самому уйти в тень, не зная и не видя этого.
Это был вопрос, которого Дер боялся больше всего. Кажется, с того момента, как юноша узнал, кто томится в подвалах монастыря, Епископ чувствовал, что эта казнь - только его испытание. Возможно, проверка его веры и смирения Господом. Возможно - ловушка Лукавого, чтобы сбить служителя Его с истинного пути. А может, всего лишь злая и нелепая превратность судьбы. Но это его бой и Деррек смог только кивнуть, не найдя в легких ни глотка воздуха на короткое "да".
Остаток трапезы отец Грегори больше не смотрел в глаза Епископа.

*

Приготовления к казне проходили до отвращения легко и быстро. Словно бы с того момента, как за ведьмой захлопнулся замок решетки каждый послушник, а то и вовсе каждый житель Вудроуда, начали тихонько собирать доски для эшафота и хворост для костра.
Помост возводился быстро и слаженно и Епископ осознанно отошел в сторону, не подгоняя и не контролируя послушников. В глубине души Деррек даже надеялся, что без бдительного контроля служители будут халтурить и во время исполнения казни помост развалится. Тогда бы Его Святейшество не упустил бы шанс, провозгласив перед всем городом, что это божий знак, что он дарует прощение заблудшей дочери своей и Епископ собственнолично увезет ее в город, чтобы папа причастил неверную. Только один раз, ближе к окончанию работ, Дер под пологом ночи отправился изучать конструкцию и с невероятной скорбью и отвращением убедился, что послушники поработали на славу. Юноша почти уже потянулся к одному из бревен, чтобы выбить его и собственноручно организовать явление божьего знака, но одумался в последний момент, в ужасе убежав обратно в келью.
К Рэйджине за все эти несколько дней Деррек не приходил ни разу.

*

День казни настал раньше, чем Деррек планировал и бесконечно раньше, чем он успел подготовиться. К сожалению, даже такой роскоши, как время, Всевышний не мог подарить своему несчастному рабу.
За час перед самим торжеством юноша вновь пришел в казематы, так и не решив для себя окончательно, привело ли его сюда собственное желание последний раз поговорить с Рэй или обязанности священника, принимающего последнюю исповедь.
С того первого и такого неудачного визита в подземелье Дер больше не приходил сюда и не виделся с Рэй, чувствуя себя совершенно безоружным перед всеми ее заявлениями. Чего он больше боялся - посмотреть в глаза подруги или усомниться в своей вере? Сам Епископ не смог бы ответить на этот вопрос и за одно только это должен был провести ни один час в искупляющих молитвах. 
Один взгляд родных фиалковых глаз казался хуже трех суток самоистязания тугим кнутом.
- Ты все-таки пришел.
- Вести тебя на казнь. И принять твою последнюю исповедь.
- За мной могли прийти и монахи и я увидела бы тебя напоследок только с эшафота. Это славна, что мы можем попрощаться вот так.
- Нам бы не пришлось прощаться, если бы ты только... - ему тяжело давались эти слова и этот почти равнодушный, отстраненный тон. Короткие фразы - все, что мог себе позволить Господин Епископ и повторение прошлого разговора явно не укладывалось в возможности его сил. - Что ж, не будем об этом. Так ты хочешь исповедоваться напоследок, дочь моя?
Он до боли кусал язык, чтобы держаться, чтобы не сорваться, чтобы не...
Рэй рассмеялась.
- Я грешна, отец мой, я в детстве воровала яблоки с одним несносным мальчишкой. Он давно уже раскаялся и ступил на истинный путь, а я до сих пор носила этот грех в своем сердце. Пошли уже, Дер, не будем заставлять людей ждать. - и девушка ужасающе непринужденно шагнула к двери.
Деррек не знал, в какой момент оказался на коленях, сжимая в руке край ее грязного, изодранного платья. Но даже найдя себя в таком положение он даже не попробовал подняться, только ниже склонил голову.
- Рэй, прошу тебя. Молю...
Она остановилась, обернулась, кажется, растерянно, а затем присела на корточки рядом с ним, невыносимо нежно коснувшись светлых волос.
- Что ты, глупый, я не твой Бог, мне не за чем молиться. Мне не нужны ни твои молитвы, ни твои жертвы. Прошу только, Деррек... Скажи мне напоследок то же, что ты говорил тогда, в детстве.
- Что я вернусь? - чуть слышно выдохнул он.
- Нет, другое. Что мы встретимся и...
- ...и всегда будем вместе. Это невозможно, Рэй. Если ты не отречешься, если ты не раскаешься, даже там, после смерти... мы будем разлучены... навсегда. Так не бывает...
Рэйджина помедлила, а затем тихо вздохнула.
- Да. Видимо  да. Пойдем, Дер, я не хочу оставаться здесь.
И Епископу не нужно было спрашивать, чтобы знать, что это "здесь" выходит далеко за пределы сырых казематов и охватывает целый огромный, жестокий и такой нелепый мир. Целый мир, в котором Рэй больше не хотела оставаться.