Почему-то жизнь Лаванде представлялась акварелькой.
Лёгкой, когда от нежных прикосновений кисти к увлажненной бумаге расползается, перемешиваясь с другим, цветное пятно. Неизменная прозрачность и ясность красок - даже самые мрачные, подавляющие оттенки в этой технике представлены невесомо-нестрашными, - вот что видела девушка вокруг себя. Жуткие истории, продирающие до дрожи легенды, слухи и тайны не первой свежести и светлости, которыми окутано существование магов, - Лави любила их, эти страшилки и тайны, за то, что рассказываются они интимным шепотом, когда голова - к голове и переплетенные в поисках защиты друг друга пальцы; за то, что потом объятия кажутся еще теплее; за то, что огонь в камине гостиной видится жарче, а сама комната с ним - уютнее; за то, что, когда в испуге проснешься ночью, так здорово будет понять, что кошмары - это все сон, а мир по-прежнему - полотно воздушно-легких акварельных красок.
Ей казалось, что эти, далекие и черные оттенки, нужны именно поэтому - заставлять людей сближаться, чтобы не бояться вместе. И что по-настоящему их не бывает, ничего такого - нет.
Бояться того, чего нет, было особенно приятно - внутри здорово-щекотно, будто пёрышком по натянутым нервам провели, и только.
Рассказы о возрожденном зле Лаванда воспринимала точно также, как и прочие страшилки - сперва это был повод поворотить нос от всеобщего Любимца, побыть частью отвернувшейся от него толпы, частью единого, сплоченного организма. Затем - это стало не так увлекательно, как те Приключения, которые, как Лаванде казалось, просто-таки прут из-за спины юного героя. Ну, может, не всегда именно из-за спины, пожалуй, приключения на то и приключения, что могут и на голову свалиться и еще откуда вылезти, - это было и не важно. А важным было другое - Гарри Поттер обратил на себя внимание девушки. А с ним в ее поле зрения попало и его окружение.
О любви Лаванда знать ничего не знала. Но, обуреваемая энтузиазмом, кинулась узнавать.
Сначала она полагала, что чувства к самому прославленному на факультете Гриффиндор парню научат ее этой самой любви как следует. В ее воображении они с Гарри Поттером, рука об руку, сражались против наползающих на исполненную нежных цветов картину мира теней. А потом обнимались у камина в гостиной, а им все завидовали.
Может быть, девушка бы действительно ринулась покорять сердце Гарри, но все случилось совсем не так. Кем бы там не называли Лаванду, она была натурой достаточно чувственной, а еще здравомыслящей, чтобы, прежде, чем приступить к решительным действиям, затаиться с наблюдениями. Пожалуй, никогда еще так много времени Лави не уделяла людям, которые не являлись ее семьей или близкими друзьями - но время это прошло определенно не в пустую. Именно наблюдения помогли девушке не совершить ужасную ошибку - ибо нет ничего хуже, чем вставать на пути двух любящих сердец. Первым любящим сердцем Лаванда обозначила сердце Гарри Поттера, вторым - Гермионы Грейнджер. Этих двоих связывали чувства, настоящие чувства - то, как они касались друг друга, то, как смотрели, все было очевидно - их нежные, исполненные таинства, знаки внимания друг другу могли укрыться от невнимательного Рона Уизли, третьего в компании, но не от пристально наблюдающей Браун.
И тогда Лави поняла, что никогда в жизни не будет мешать чужой любви. Пусть даже эта любовь скрытая, пусть эти двое не афишируют ее (наверное, просто не решаясь обидеть друга, который, конечно же, станет чувствовать себя лишним) или сами еще толком не поняли, что с ними случилось...
К тому же, с Гермионой у Браун и так как-то не сложились отношения, хотя они и живут в одной комнате по-соседски. Грейнджер все равно оставалась пятном из теплых красок, а не черных, но, пожалуй, Лави не отказалась бы добавить в него больше водицы, чтобы стало лёгким, и смешать с сочным зеленым цветом. Или желтым, как солнце.
В общем, вставать между влюбленными Лави не захотела, но, сама для себя внезапно, зато заинтересовалась никем иным, как Роном Уизли. Пожалуй, ее симпатия к нему самой девушке представлялась чем-то благородным - они полюбят друг друга, и тогда его друзья перестанут скрывать свои чувства, потому что Рон будет счастлив, а на его фоне расцветут и они. К тому же, Уизли был вопиюще-рыжим, а еще веснушчатым, как и сама Лаванда. Веснушки - это, наверное, единственное в жизни, что омрачало существование Браун, потому что для ее светлых волос и молочно-бледной кожи россыпь коричнево-рыжих пятнышек была уж слишком негармоничной, наводя на мысли об испорченном акварельном рисунке.
Как будто кто-то неосторожный, обмакнув кисть в банку с грязной водой, неудачно махнул ею над завершенной картиной.
Уизли конопушки шли, в отличие от мордочки Лаванды, но кто знает, может быть, он будет к ней терпим?
Рон терпимым не оказался. Он был вспыльчив как огонь, и пока совсем отказывался покоряться их с Лавандой любви. Девушку это огорчало, но не настолько, чтобы опустить руки и сдаться. Да, может быть, рыжий не привык к заботе и нежным возлияниям, может быть, его, как и ее, пугают веснушки на бледном личике, все равно в ее силах сделать так, чтобы он света белого без нее, Лаванды, не видел. Как именно? О, старый, проверенный способ - любовный эликсир! Было бы неплохо еще найти какой-нибудь настой или крем, чтобы приглушить эти грязные пятнышки на собственной коже, но это уж как денег хватит. Сначала - зелье.
Прибегнуть к привороту - это была не то, чтобы совсем инициатива Лаванды: сочувствующие ей девчонки уверяли, что в этом нет ничего плохого или постыдного, что Уизли просто боится открыться, а зелье, оно не заменяет истинную любовь на ложную, потому что истинная - она ж такая, всепобеждающая, - но их слова ложились на трепетное сердце сладкой патокой, полностью повторяя то, к чему пришла в мыслях и сама девушка.
У них с Уизли - любовь. Истинная, разумеется.
И нет ничего страшного в том, что она откроет сердце сопротивляющегося кавалера для их счастья.
Настроение в преддверии этого было чудесным. Лаванде не терпелось опробовать на ее "сладеньком рыжике" зелье и зажить с ним счастливо и долго. В кулачке, чтобы было веселее идти по переулку, была зажата горсть шоколадных конфет - Лави ела их осторожно, мелкими кусочками, почти облизывая, а потом долго и с удовольствием обсасывала собственную нижнюю губу, на которой почему-то оседала большая часть поедаемого. А еще она напевала песенку - слова девушку волновали меньше, чем Рон и шоколад, потому она их путала, а чаще всего просто заменяла мотивом или слогами, вроде "ла-ла-ла" или "ту-ту-ту".
Хм, но где же все-таки магазин?..
Может быть - здесь?.. Девушка, тряхнув кудряшками, слизнула шоколад с губы и, прочитав вывеску, пошла дальше. Не то...
Или тут?.. Она со свойственным ей бесстрашием сунулась в подворотенку, углядев с чего-то там крылечко. И немного поникла - магазина там вообще не было. Впрочем, был человек. Он выглядел весьма органично на фоне окружавшего его сумрака и, наверное, именно царящая вокруг гармония заставила Лави остаться спокойной.
- Доброго вечера, - улыбнулась она незнакомцу. - А не подскажете, где тут лавка с зельями? Я все хожу-хожу, ищу-ищу... - И, стараясь сыскать симпатию потенциального помощника, протянула ему ладонь с оставшейся парой конфет: - Угощайтесь, пожалуйста!
[NIC]Lavender Brown[/NIC]
[STA]сколько волка не корми, он не будет мимими[/STA]
[AVA]http://funkyimg.com/i/2hS7F.gif[/AVA]
[SGN]
Не заговаривай с Волком, деточка. Это опасно. Спрячь подальше часы, кошелек и паспорт. И иди, как ни в чем не бывало, мимо, Состроив вполне равнодушную «мину». Прячься, как можешь, хоть в темноте, хоть в свете. Главное, чтобы Волк тебя не заметил. | 
|
[/SGN]